Тайны ночи

 В сентябре меня пригласил мой товарищ Игорь поохотиться на пернатую дичь.   Последнюю неделю он провел в своем доме в нежилой деревне, что в 250 километрах от нашей столицы. Приезжают туда лишь дачники и то на лето, а сейчас, там он проживал в отпуске абсолютно один.

День был воскресный. Вечер. Поток машин из Москвы на Новорижском шоссе постепенно редел. А навстречу трудовой недели, в мегаполис, текла нескончаемая река автомобилей, ослепляя ярким светом фарами. В местах, где дорога спускалась в низины, скапливался осенний туман. Фары с трудом пробивали густую влажную и плотную пелену. В таких местах приходилось притормаживать, чтобы избежать неожиданных препятствий, притаившихся в белой мгле.

Я проехал Красногорск, Истру и приближался к Волоколамску, когда зазвонил мобильный телефон. Я нажал на кнопку приёма:

- Алло.

- Привет. Ты далеко? – загудел в трубке голос Игоря.

- Думаю, что нет. Подъезжаю к Волоколамску. Наверное половину пути уже преодолел. - Накануне я получил от него подробную легенду, как добраться до нужного мне места. Несмотря на неоднократные приглашения в прошлом, к нему я выбрался впервые.

- Вообще-то тебе еще ехать и ехать. Слушай, меня тут неожиданно на работу вызвали. В больницу. Я еду сейчас в Москву. Постараюсь вернуться в деревню к завтраку. Ну, а может, подъеду самое позднее к обеду.

- Так наша охота не состоится?..

- Нет-нет. Всё в силе. Езжай дальше. Приедешь, переночуешь, освоишься. Утром пройдешь с собачкой по полям вокруг деревни. Там тетеревов поднимешь. Или вдоль ручья, уток поищешь. – Я непроизвольно бросил взгляд на свою «собачулю», вайт-терьера Фостера. Он умиротворенно спал рядом, на пассажирском сиденье. Я протянул руку и погладил его. Треугольнички ушей сразу вопросительно поднялись. В свете приборной доски сверкнул приоткрытый глаз и пушистый белый хвостик приветливо дрогнул. А почему бы и нет, подумал я. Всего одну ночь.

- Хорошо, еду дальше. Объясни, где найти ключи от дома.

- Значит так. Когда поднимешься на крыльцо, справа будет… - и он подробно описал, куда спрятал ключ.

Провести ночь одному, в незнакомой без жителей деревне ни сколько не пугали меня. А радость от возможности покинуть многолюдный шумный город и провести пару-тройку дней в тишине осенний природы перевешивала все мои сомнения. Побродить днём по осеннему яркому лесу, шурша ногами по сухой листве, подышать свежим прозрачным воздухом – что может быть лучше.

После Шаховской, вопреки хорошему прогнозу погоды, стал накрапывать дождик. Немного спустя засветились огни последнего крупного населенного пункта – города Зубцова. От Зубцова до моей конечной цели оставалось рукой подать. Имея подробную схему проезда, я все же умудрился пару раз свернуть не туда. Приходилось поворачивать «оглобли» и возвращаться к исходной точки. После деревни Столыпино пошла грунтовка, присыпанная щебнем. Усилившийся дождь прибивал дорожную пыль. И только шуршание покрышек, рокот мощного дизельного мотора и шум дождя по крыше джипа доносились снаружи. Дождь то частил, то сходил на нет. Воздух снаружи посвежел. В приспущенное стекло в салон машины проникал пряный запах дождя, леса и осени. Дорогу стали перебегать ежи и несколько раз, в свете фар, с дороги неожиданно взмывали вверх серыми тенями вальдшнепы. Раз из темноты обочины лучи выхватили светящиеся зеленым светом глаза лисицы.

Наконец, по узкой пробитой через кустарник колее я подъехал к ветхому мосту, перекинутому через небольшую речушку, за которым начиналась деревня Батино – конечная цель моей поездки. Медленно и осторожно, проезжая шаткие деревянные мостки, фары джипа высветили на том берегу темные силуэты домов. Река тянулась вдоль свей небольшой деревушки. Да это и не река была вовсе. Так, небольшой ручей, обильно заросший камышом, рогозом и водяными лилиями. Деревня состояла из 5-7 домов, пара из которых кособоко осела от старости. Эти развалюхи стояли с полуснесенными ветром крышами и зияющими черными пустыми оконными проемами.

За мостом, следуя по наезженной моим другом колее в густой высокой траве, я повернул налево и неспешно поехал вдоль молчаливых погруженных во тьму строений. На моем пути ни один фонарь не освещал умирающую деревню. Фары выхватывали из темноты покосившиеся и местами заваленные ограды палисадников, в которых желтели многолетние жарки. Наконец-то я достиг дома своего товарища, окруженного запущенными зарослями. Он был предпоследним в сумрачном ряду домов. Дальше проглядывала вполне ухоженная «усадьба», крытая шифером, за которой терялось во тьме нескошенной поле.

Тучи, затянувшие небо, не пропускали блеск звёзд и свет от молодого месяца. Дождь не ослабевал. Когда я заглушил мотор, погасил фары и вышел из машины, полная тишина и густая тьма сразу окружили меня со всех сторон. Только по листьям и ветвям деревьев  вкрадчиво шептала капель.

Я поспешил достать и включить фонарик. Потянувшись во весь рост после дальней дороги, я обошел машину и выпустил наружу собаку. Фостер, вторя хозяину, также потянулся, затем зевнул во всю свою белозубую пасть и направился обнюхивать окрестности и задирать на столбы заднюю лапу.

Усадьба Игоря была ни чем не огорожена. Лишь густые кусты сирени и акации создавали естественный заслон участка от любопытных взоров редких проходящих дачников, грибников и охотников. Я по тропке, сквозь сирень, прошел к дому. Обычный деревенский дом, обшитый покрашенными в голубой цвет доскам, с белыми наличниками и «вдовьим окошком» на крыше. Прямо перед входом располагалось кострище, обложенное черными от копоти кирпичами. Чуть в стороне, на столбе висел пластмассовый рукомойник. Я зашел на деревянный помост крыльца, нашел ключ, отпер висячий замок и со скрипом распахнул наружную дверь. Луч фонаря высветил застекленную веранду, заставленную всевозможным садовым и дачным хламом. Пахло яблоками, сеном и пылью. Старый холодильник, пустые пластиковые канистры из под воды, разнообразный инвентарь, старая обувь. На вбитых в бревенчатую стену гвоздях, висели древние подковы, ржавая каска времен войны, мотки проволоки. Прямо передо мной виднелась утепленная дверь, которая вела в жилую часть дома. Туда я и шагнул, пригнувшись под низкой притолкой. Раньше в деревнях для сохранения тепла в холодное время года, особенно в зимние стужи, дверные проемы крестьяне делали максимально низкими. Нащупал на стене выключатель и зажег свет. Осмотрелся. Слева за занавеской беленая печь с лежанкой, справа вешалка для одежды, холодильник, дверь в другую половину дома. В углу кухни буфет с посудой, под двумя пыльными оконцами прямоугольный обеденный стол, крытый светлой клеенкой и пара обшарпанных стульев. У печи свалены березовые дрова, на стене полка с кастрюлями, а вдоль неё деревянная лавка. Листок линованной бумаги, вырванной из блокнота, лежал на пустом столе. Он привлек мое внимание. Я подошел. Это была записка от Игоря. «С приездом. Располагайся и будь, как дома. До скорой встречи. Игорь». Я повертел записку в руках и переложил ее на буфет. После этого я перешагнул порог единственной  жилой комнаты, служившей одновременно и спальней и гостиной, где разместились две кровати, диван, платяной шкаф и цветной телевизор на тумбочке в левом «красном» углу. Оглядевшись, я направился к машине, стал разгружать вещи и заносить их в дом. Спальный мешок, рюкзак с охотничьими вещами, кофр с МЦ106, кульки с едой, резиновые сапоги, плащ. Собачка, как могла, старалась помочь мне, путаясь под ногами.

Закончив с разгрузкой, первым делом, я переоделся и развесил по вешалкам городскую одежду, в которой приехал из дома. Затем разместил по полкам и в холодильнике привезенную еду, протер стол, зажег газовую плитку и поставил на нее чайник. Пора была перекусить и отправляться на покой. Стрелки часов указывали на половину двенадцатого ночи.

Вайт-терьерчик принялся энергично обследовать все уголки дома, шумно нюхая и чихая от пыли, скопившейся по углам. От души начихавшись и исследовав помещения, он сел напротив и обратил ко мне долгий вопросительный взгляд. Я понял его. Сразу же извлек из сумки миски, положил в одну собачей еды, привезенную с собой, в другую налил воды. От долгой дороги, нового места с множеством непривычных запахов, он с жадностью набросился на еду и не поднимал головы пока миска не опустела и не заблестела, как новая. Еще немного погремел ею, ища невидимые крошки, потом шумно полакал воды, затем рыгнул и свернулся довольным клубком у моих ног. Закипел чайник и я, следом за Фостером, быстро поужинал.

Печь еще хранило тепло, натопленная ранее Игорем, поэтому в доме было не холодно. Я решил больше ее не топить, а прямиком направиться спать. Звенящая непривычная после города тишина окружала меня. Лишь посапывание пса нарушало вязкое безмолвие.

Напоследок я решил выйти во двор, затем запереть дверь и отправится в объятия морфея. Дождь почти закончился, лишь усилившийся ветер приносил с темного неба мокрую пыль. Мокрая, отяжелевшая от дождя, осенняя листва почти не отзывалась на порывы холодного ветра. Воздух пах влагой и увяданием. Я вышел на крыльцо и вздрогнул. Неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника. Костер горел! По всей окружности кострища ярким цветом тлели жаркие угли. То тут, то там из них вырывались вверх желтые и голубые языки пламени, освещая подворье. Кто же его мог зажечь? Я осмотрелся. В слабом тусклом свете, исходившим из дома, просматривался небольшой двор и тропка, уходящая за дом в непроглядную темноту. Старые яблони, кусты калины и кусты смородины тонули в зыбком мраке. Кругом ни души.

Я тщательно залил горящие угли и вернулся в дом. Разделся, забрался в приготовленный спальный мешок, погасил свет. Собачка привычно разместилась под боком, грея меня через спальник и уютно сопя и причмокивая во сне. Но ко мне сон не шел. Тревожные мысли от загадочно загоревшегося костра переметнулись к разным таинственным и мистическим случаям, происходившим на охотах, в старых домах и брошенных деревнях. Лежа в кромешной темноте, я, как не гнал от себя эти воспоминания и мысли, они неуклонно лезли в голову. Вспомнился таинственный невидимый ночной гость, который тяжелой и медленной поступью приходил в полночь к нашему палаточному лагерю с берега карельского озера Илинен, приводя в ужасный трепет моего товарища. Вспомнились рассказы бывалых охотников о мистических призраках, незримыми лошадьми ада преследовавших их на весеннем току и в старом доме на осенних перелетах. Ясно встало перед глазами лицо моего друга, когда он с дрожью в голосе повествовал о том, как он с русской спаниелем Дамкой заночевали в заброшенном доме под деревней Сусанино. Тогда леденящие кровь звуки наполнили ходящий ходуном и скрипящий половицами дом. Лишь сотворенная молитва и рукотворный крест не позволили злу одолеть охотника. А бабушкины рассказы, как еще перед войной ночью на хутор в Смоленской губернии к ним явился… От всех этих мыслей мне стало совсем не по себе. Тревога тяжелым комом повисла на душе. Непроизвольно я стал прислушиваться к звукам темного дома. Деревянные стены тихо поскрипывали, остывающая печь потрескивала кирпичами.  Все эти звуки были типичны для деревенских домов. Но какой то посторонний звук присутствовал при этом. Я стал напряженно вслушиваться. И тут меня обдало жаром, а затем ледяными когтями холода сковало сердце. Кто-то стучался в дверь. Тук-тук-тук, как костяшки пальцев по столешнице. Меня охватил ужас. Я судорожно расстегнул спальник, зажег фонарь. Левой рукой нащупал кофр с двустволкой. Быстро встал, собрал ружье и зарядил крупной дробью. Пару патронов зажал в свободной руке. 

Подойдя к запертой двери, я отчетливо услышал снаружи стук, но не в саму дверь, а рядом с ней, в стенку. Стук был размеренный и глухой.

- Кто здесь? – прерывающимся голосом крикнул я. Стук прекратился на секунду другую и затем возобновился вновь.

Я передвинул предохранитель ружья в положение огонь, откинул засов и резко распахнул входную дверь, осветив фонарем темноту. Перешагнул порог. Старый, рассохшийся деревянный хомут, висевший на стене, под порывами поднявшегося ветра, ритмично постукивал в стену рядом с входной дверью. Все страхи разом отступили. Я разрядил ружье, запер дверь и вновь устроился в теплом спальнике. Накопившаяся усталость разом навалилась на меня и я стал быстро погружаться в сон.

Резкий грохот на кухне заставил меня подскочить на кровати. Спросонья, я не сразу понял, где нахожусь. Кругом полная тьма. Рядом в страхе скулила собака, тесно прижавшись ко мне. За стенкой что-то упало и загремело со звуком катящегося пустого ведра по полу. Я откинул верх спальника, зажег фонарь и спустил ноги на пол. Пола не было. Пустота. Я судорожно направил фонарь вниз и с облегчением увидел крашеные охрой половицы пола. Просто деревенская кровать имела высокие ножки. Да и накиданные на нее матрасы увеличивали и без того приличную высоту. Не дай бог упасть с такой лежанки ночью – не сможешь всех костей потом собрать! Я съехал с кровати вниз и устремился на кухню. Посредине, почти у самой печи, лежало пустое ведро, в углу перевернутый чугунок и еще покачивающуюся кастрюлю. К ногам с опаской жался Фостер. Ведро я установил на прежнее место на деревянной лавке. Только я мысленно объяснил происходящее мышиными проказами, как над головой послышались шаги. Тум, тум, тум. Кто-то был на чердаке и сейчас двигался прямо над моей головой.

«Нет. Не даст мне этот дом спокойно переночевать. Что здесь за чертовщина? – подумал я. – А к чёрту всё! Надо выбираться отсюда». Не раздумывая, я быстро покидал вещи в рюкзак, погасил свет, запер входную дверь и бегом устремился к машине. За мной, след в след, не уступая в скорости, мчался Фостик.

Подминая густую траву и с треском ломая кусты сирени и акации, я кое-как развернулся на узком проселке перед палисадником и устремился прочь от негостеприимного дома. Доеду до города, найду гостиницу, там скоротаю остаток ночи и завтра дождусь приятеля. Так думал я, подъезжая к мостку. Резко затормозил. Вышел из машины. Фары ярко освещали старые замшелые сваи, между которыми журчала вода. Водоросли, как длинные зеленные волосы, плавно извивались в быстром течении ручья. Моста не было! Кто-то или что-то явно не хотело, чтобы я покинул эту деревню. Можно конечно было бросить машину и перебраться по сваям на ту сторону. Но что дальше? В ближайшей деревне с жителями мне вряд ли кто-то откроет дверь в столь поздний час, а до города все 30-40 верст. Выход один. Вернуться в дом и переждать в нем до утра, а там, как говориться, будет видно. Утро вечера мудренее. Я опять сел за руль и стал разворачиваться перед остатками моста. Фары вновь осветили зловещие пустые окна-глазницы брошенных домов. Я повторил путь назад. Поставил машину на прежнее место и обреченно зашагал через кусты к темному дому. Отперев  дом, я зажег везде свет, прошел в комнату и сел в глубокое пыльное кресло. Все вещи я оставил в машине. Взял только заряженную двустволку. Собака поспешила запрыгнуть ко мне на колени. Покрутилась, с опаской посматривая в темные углы, легла и тихонько засопела. Я напряженно прислушивался к окружающей меня тишины, ловя малейшие шорохи и звуки. Но стояла абсолютная тишина. Даже остывающая печь замолчала. Я откинул головы на подголовник кресла и незаметно уснул.

 Чуткий сон нарушил протяжный скрип открываемой печной дверцы. Я встрепенулся. Это еще что такое? В кухне, освещенной лишь желтой голой лампочкой под потолком, я увидел распахнутую ржавую в окалинах топочную дверку. Из топки печи показалось и лениво потекло на пол черное, как сажа, и вязкое облако. Низкий гул достиг моих ушей. Подобно туману, оно медленно заполняло пол кухни. Лениво перевалилось через порожек и поползло в жилую комнату. Каким-то седьмым чувством, я понял, что чернильно-черное облако стремится именно ко мне. Преодолев узкий дверной проем, марево расползлось вширь, захватывая все пространство комнаты. Оно было настолько густым и непроницаемым, что сквозь него я не различал ни ножек стола, ни сам пол. Над головой с новой силой застучали тяжелые шаги. Я сидел, как парализованный, тупо наблюдал за приближающейся пеленой и слушал глухую поступь под крышей дома. Вот аспидная марь подобралась вплотную ко мне. Фостер продолжал, как ни всем не бывало, спать у меня на коленях. Я попытался перехватить ружье, но руки меня не слушались. Попробовал подняться с кресла, но и тут потерпел неудачу. Между тем, зловещее облако сконцентрировалось вокруг моих ног и стало медленно подниматься вверх. Одновременно с этим я почувствовал жуткий леденящий холод в ногах, который проникал в самые кости и делал бесчувственными конечности. Я попытался потрясти ногами, что бы побудить собаку, но ноги вросли в пол. Ни один мускул тела не реагировал на команды мозга. Меня полностью заколодило. Я открыл рот, чтобы позвать Фостера, но из себя я не исторг ни одного звука. Рот беззвучно, как у рыбы, открывался и закрывался. Я видел, как ночная пелена поглощает собаку. Смертельный холод сковал тело ниже пояса и продолжал подниматься вместе с сизо-черным туманом вверх. Все выше и выше. Скоро он поглотит меня целиком, подумал я. И что потом? Смерть? Гул усилился. Черная марь закрутилась вокруг меня. На кухне с полок, грохоча и разбиваясь, посыпалась на пол посуда. До меня донесся тяжелый запах тлена и сырой земли. Я сидел уже по самые плечи в тяжелом густом зловонном тумане. Опустил глаза. Сквозь черноту я не видел своего тела. С чердака доносились громоподобные удары, пытающиеся пробиться через потолок в комнату. Черные щупальца отделились от облака и потянулись к голове. Я стал задыхаться. От пронизывающего меня дьявольского холода, сердце билось все реже и реже. Ледяные иглы успения пронзали его со всех сторон. Дикая тоска охватила меня. Осталось мне только помолиться Богу и вспомнить всех своих близких. Я зажмурился, вспоминая молитвы. В груди сердце стукнулось еще раз, другой и… остановилось. Звенящая тишина окутала меня. Вместе с ней бесконечный покой, умиротворенность и легкость охватили мою душу. Я открыл глаза. Вся чернильная марь разом исчезла. Я с особой ясностью увидел все уголки жилой комнаты и предметы ее наполняющие. Кухня была засыпана разноцветными осколками посуды и там повсюду валялись ведра, миски, крышки. Неожиданно, пол под ногами стал удаляться. Я медленно воспарил к потолку, к самым стропилам. Повернув голову, я увидел самого себя, безмятежно почивающего в кресле. Голова откинута на высокую спинку. На коленях белый клубочек спящего пса. Правая рука сжимает двустволку, левая свисает с подлокотника. С изумлением я смотрел вниз. Чудо! Прислушался к себе. Тишина… 

Вдруг, разом донесся резкий шум за входной дверью, задребезжали стекла под ударами в оконные переплеты и послышался дальний крик петуха. Кругом все потемнело, как будто, разом погас весь свет на земле. В этой кромешной темноте я стал, как из глубокого колодца, всплывать наверх, к истоку. Все быстрее и быстрее...

Собака неистово лаяла, носясь по полу от входной двери к окнам дома и обратно. Сквозь пыльные окна пробивались лучи осеннего солнца. Во входную дверь стучали кулаком. Я услышал голос:

- Эй, где ты там? Открывай дверь. Ни как до тебя не достучаться.

- Бегу. – ошалевшим, сорвавшимся голосом крикнул я. – Сейчас отопру.

 Я вскочил из кресла и бросился открывать дверь. Но ноги затекли от неудобного и долгого сидения и я растянулся на пыльном полу. Кровообращение неторопливо возвращалось в онемевшие конечности. Я встал, отряхнулся, медленно прошел, подволакивая ногу, на кухню и отодвинул тяжелый засов на двери. На пороге бодро стоял улыбающийся Игорь. За ним на полу террасы виднелся рюкзак и кофр с ружьем.

- Ну, ты даешь. Я полчаса молочу в дверь и во все окна, а ты признаков жизни не подаешь. Только собачка твоя сразу залаяла. Как ее зовут, не помню?..

- Фостер.

- Ага. Вот Фостер молодец, настоящий охранник. Сразу на мой стук среагировал. Не то, что ты. Неужели так крепко спал?

- Да, я… - промямлил я. В голове стояла картина пережитой ночи. Такая живая и четкая, что казалось, обернусь сейчас, и увижу землисто-черный леденящий туман, поджидающий меня в углах дома. Я поежился. Но вокруг все было чисто. Посуда стояла на своих местах. Из двери с улицы тянуло свежим осенним духом. Доносился щебет птиц и резкие пронзительные вскрики сорок, облепивших яблони и расклевывающих сладкие плоды.

- Как ты проехал к дому? Мост ведь развалился.

- С чего ты взял. Стоит, как стоял. Что с ним будет. Сам его лично в прошлом году ремонтировал.

- А…

- Кончай болтать. Ставь на плиту чайник. Есть очень хочется. И почему на «Новой риге» МакДональдс не откроют – я бы заехал? Давай завтракать, переодеваться и на охоту. Утро уходит.

Батино-Москва